радость ²⁰

Аттал часто приводил такое сравнение:

Видел ты когда-нибудь, как собаки ловят на лету кусок хлеба или мяса, брошенный хозяином? А что поймает она сразу заглатывает целиком и снова разевает пасть в надежде на будущее. Так же и мы: если фортуна что и бросит нам, насторожимся в ожиданье, – иы и то проглатываем без всякого удовольствия и снова стоим, навострив уши и готовые схватить.

С мудрым такого не бывает: он всегда сыт. А если ему и попадется что-нибудь, он берет спокойно и откладывает в сторону. Он наслаждается величайшей, постоянной и неземной радостью.

А если кто и полон доброй воли, и сделал успехи, но еще далеко не дошел до вершины, тот попеременно то возносится, то падает духом, то поднимается к небесам, то стелется по земле. Тяжело нагруженные неопытные падают бесконечно, летят, словно в беспредельную пустоту Эпикурова хаоса.

Но есть и третий род людей: они уже совсем подошли к мудрости, и хотя не достигли ее, но она у них перед глазами, до нее рукой подать. Такие уже не будут поколеблены, не отойдут вспять: они хоть и не на суше, но уже в гавани.

Сенека

Кому нужна вечная радость, тот пусть радуется только своему. Все, на что зарится толпа, притекает и утекает; фортуна ничего не дает во владение, но и преходящие ее дары приятны лишь тогда, когда разум их приправит и смешает: ведь это он умеет придавать вкус даже внешним благам, которые невкусно поглощать с жадностью.

Сенека

Веселье не достигших совершенства прерывается, радость мудреца постоянна, ее не прервет никакая причина, никакая судьба. Мудрый всегда и везде спокоен. Ведь он от чужого не зависит и не ждет милости ни от фортуны, ни от людей. Счастье у него как дома: будь это счастье пришлым, оно бы ушло оттуда, но ведь оно в ней и родилось.

Сенека

Одни блага – те, к которым стремятся намеренно, – он [разум] считает первыми: таковы, например, победа, хорошие дети, польза отечества; другие он считает вторыми – те, которые становятся видны только в беде: например, спокойствие и терпение в тяжкой болезни, в изгнании; третьи блага для него – промежуточные: они не согласуются с природой, и не перечат ей – например, скромная походка или уменье сидеть пристойно. Ведь сидеть так же естественно, как стоять или расхаживать.

Два высших рода благ различны между собою; первые согласны с природой: радоваться преданности детей, прочности отчизны; вторые – противны природе: мужественно сопротивляться пыткам, сносить жажду когда болезнь жжет грудь.

– Так что же, есть блага, противные природе?

Нет, но то, в чем это благо проявляется, бывает противно природе. Принимать раны, гореть на огне, мучиться, потеряв здоровье, – все это противно природе; но среди таких невзгод сохранить душу неустанной – это согласно с природой, а само оно – никогда: ведь нет блага помимо разума, а разум следует природе.

Сенека

Есть большая разница между радостью и болью. Если будет выбор, я к первой буду стремиться, второй избегать: ведь радость естественна, а боль противоестественна. При такой оценке разница между ними огромная; а если перейти к добродетели, то и тут, и там, и в радостных обстоятельствах, и в прискорбных, она одинакова.

Никакого значения не имеют и мука, и боль, и все неприятное: добродетель все перекрывает. Как малые светильники затмевает сиянье солнца, так боль и тяготы и обиды добродетель отодвигает и попирает своим величием, и везде, где она заблистает, гаснет все непричастное к ней; и бедствия, выпавшие на долю добродетели, значат не больше, чем дождь, выпавший в море.

Сенека

Радоваться может только мужественный, только справедливый, только умеренный.

– Что же, – спросишь ты, – разве глупые и злые не радуются?

Не больше, чем львы дорвавшись до добычи. Когда они изнурят себя вином и блудом, когда ночь промчится в попойке, когда от насильственных наслаждений, которые неспособно вместить хилое тело, пойдут нарывы, тогда несчастные воскликнут словами Вергилия:

Как последнюю ночь провели мы в радостях мнимых,
Знаешь ты сам.

Любители роскоши каждую ночь – как будто она последняя – проводят в мнимых радостях. А та радость, что достается богам и соперникам богов, не прерывается, не иссякает. Она бы иссякла, будь она земной, но, не будучи чужим подарком, она не подвластна чужому произволу. Что не дано фортуной, того ей не отнять.

Сенека

Радость – цель для всех, но где отыскать великую и непреходящую радость, люди не знают. Один ищет ее в пирушках и роскоши, другой – в честолюбии, в толпящихся вокруг клиентах, третий – в любовницах, тот – в свободных науках, тщеславно выставляемых напоказ, в словесности, ничего не исцеляющей.

Всех их разочаровывают обманчивые недолгие услады, вроде опьянения, когда за веселое безумие на час платят долгим похмельем, как рукоплесканья и крики восхищенной толпы, которые и покупаются, и искупаются ценой больших тревог.

Так пойми же, что дается мудростью: неизменная радость. Душа мудреца – как надлунный мир, где всегда безоблачно. Значит, есть ради чего стремиться к мудрости: ведь мудрец без радости не бывает. А рождается такая радость лишь из сознания добродетелей.

Сенека

Я научу тебя, как узнать, что ты еще не стал мудрым.

Мудрец полон радости, весел и непоколебимо безмятежен; он живет наравне с богами. А теперь погляди на себя. Если ты не бываешь печален, если никакая надежда не будоражит твою душу ожиданием будущего, если днем и ночью состоянье твоего духа, бодрого и довольного собою, одинаково и неизменно, значит ты достиг высшего блага, доступного человеку.

Но если ты стремишься отовсюду получать всяческие удовольствия, то знай, что тебе так же далеко до мудрости, как до радости. Ты мечтаешь достичь их, но заблуждаешься, надеясь прийти к ним через богатство, через почести, словом, ища радости среди сплошных тревог. К чему стремишься, словно к источникам веселья и наслажденья, в том – причина страданий.

Сенека

Прошу тебя, милый Луцилий, сделай то, что только и может дать тебе счастье: отбрось и растопчи все, что блестит снаружи, что можно получить из чужих рук, стремись к истинному благу и радуйся лишь тому, что твое.

Но что есть это “твое”? Ты сам, твоя лучшая часть! Запомни, что тело, хоть без него и не обойтись, для нас более необходимо, чем важно; наслаждения, доставляемые им, пусты и мимолетны, за ними следует раскаянье, а если их не обуздывать строгим воздержанием, они обратятся в свою противоположность. Я говорю так: наслаждение стоит на краю откоса и скатится к страданию, если не соблюсти меры, а соблюсти ее в том, что кажется благом очень трудно. Только жадность к истинному благу безопасна.

– “Но что это такое, спросишь ты, – и откуда берется?” – Я отвечу: его дают чистая совесть, честные намерения, правильные поступки, презрение к случайному, ровный ход спокойной жизни, катящейся по одной колее. А кто перескакивает от одного намерения к другому и даже не перескакивает, а мечется под действием любой случайности, как могут они, нерешительные и непоседливые, обрести хоть что-нибудь надежное и долговечное?

Лишь немногие и своим добром по собственному усмотрению, прочие же подобны обломкам в реке: они плывут, а их несет. Одни, гонимые волной послабее, движутся медленней и отстают, других она влечет быстрее, те выброшены на ближний берег стихающим течением, эти унесены в море стремленьем потока. Поэтому следует установить, чего мы хотим, и добиваться желаемого с упорством.

Сенека

Достиг вершины тот, кто знает, чему радоваться, кто не отдает своего счастья на произвол других. Не знает покоя, не уверен в себе тот, кого манит надежда, если даже предмет ее рядом, и добыть его легче легкого, и никогда раньше она не обманывала.

Вот что, Луцилий, сделай прежде всего: научись радоваться. Ты думаешь, я тебя лишаю множества наслаждений, если отвергаю все случайное и полагаю, что нужно избегать надежд – самых сладких наших утех? Совсем наоборот: я хочу, чтобы радость не разлучалась с тобой, хочу, чтобы она рождалась у тебя дома. И это исполнится, если только она будет в тебе самом. Всякое иное веселье не наполняет сердце, а лишь разглаживает морщины на лбу: оно мимолетно. Или, по-твоему, радуется тот, кто смеется? Нет, это душа должна окрылиться и уверенно вознестись надо всем.

Поверь мне, настоящая радость сурова. Уж не думаешь ли ты, что вот тот, с гладким лбом и, как выражаются наши утонченные говоруны, со смехом в очах, презирает смерть, впустит бедность к себе в дом, держит наслаждения в узде, размышляет о терпеливости в несчастье? Радуется тот, кто не расстается с такими мыслями, и радость его велика, но строга. Я хочу, чтобы ты овладел такой радостью: стоит тебе раз найти ее источник – и она уже не убудет.

Крупицы металла добываются и у поверхности, но самые богатые жилы – те, что залегают в глубине, и они щедро награждают усердного старателя. Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы. Зато та, о которой я говорю и к которой пытаюсь привести тебя, нерушима и необъятна изнутри.

Сенека