пороки ⁹⁹

Дурной вредит дурному, делает его хуже, подстрекая в нем гнев и страх, потакая унынию, восхваляя наслаждения; и дурным людям хуже всего там, где сошлись пороки многих и негодность их слилась воедино. Значит, если заключать от противного, добрый полезен доброму.

– “Чем?” – спросишь ты. – Он доставит ему радость, укрепит в нем уверенность; при виде спокойствия другого каждому станет еще отраднее. Помимо этого, один передаст другому знание некоторых вещей: ведь мудрец знает не все, а если бы и знал, другой может придумать кратчайшие пути и показать, по каким из них возможно довести весь труд до конца.

Сенека

Никто, я думаю, не оказал всем смертным столь дурной услуги, как те, кто научились философии, словно некому продажному ремеслу, и живут иначе, чем учат жить. Они-то, подверженные всем обличаемым ими порокам, и являют собой наилучший пример бесполезной учености.

От такого наставника мне столько же пользы, сколько от кормчего, которого в бурю валит морская болезнь. Когда несет волна, нужно держать руль, бороться с самим морем, вырывать у ветра паруса: а чем мне поможет правитель корабля, одуревший и блюющий? Разве нашу жизнь, по-твоему, буря не треплет сильнее, чем любую лодку? Нужно не разговаривать, а править.

Сенека

Хочешь другой пример [для подражания]? Возьми того Катона, что жил недавно, которого фортуна гнала с еще большей враждебностью и упорством [, чем Сократа]. Во всем она ставила ему преграды, даже под самый конец не давала умереть, а он доказал, что мужественный может и жить, и умереть против воли фортуны. Вся его жизнь прошла или в пору гражданских войн, или в ту, что была уже чревата гражданской войною. И о нем, ничуть не меньше, чем о Сократе, можно сказать, что он жил под игом рабства, если только ты не считаешь Гнея Помпея, и Цезаря, и Красса сторонниками свободы.

Никто не видел, чтобы Катон менялся при всех переменах в государстве: он явил себя одинаковым во всем – в преторской должности и при провале на выборах, при обвинении и в провинции, на сходке народа, в войсках, в смерти. Наконец, когда трепетало все государство, когда по одну сторону был Цезарь, поддержанный десятью легионами и таким же многочисленным прикрытием из иноземных племен, по другую – Помпей, который один стоил всех этих сил, когда эти склонялись к Цезарю, те – к Помпею, – один лишь Катон составлял партию приверженцев республики.

Если ты захочешь охватить в душе картину того времени, то по одну сторону ты увидишь плебеев и чернь, готовую устроить переворот, по другую – оптиматов и всадническое сословие и все, что было в городе почтенного и отборного, а посреди осталось двое – Катон и республика.

Сенека

Хочешь освободиться от пороков – сторонись порочных примеров. Скупец, развратитель, жестокий, коварный – все, что повредили бы тебе, будь они близко, – в тебе самом. Уйди от них к лучшим, живи с Катонами, с Лелием, с Тубероном, а если тебе по душе греки – побудь с Сократом, с Зеноном. Один научит тебя умереть, когда это необходимо, другой – раньше, чем будет необходимо. Живи с Хрисиппом, с Посидонием. Они передадут тебе знание божественного и человеческого, прикажут быть деятельным и не только красно говорить, сыпля словами для удовольствия слушателей, но и закалять душу и быть твердым против угроз.

Сенека

Если хочешь приятно путешествовать, вылечи твоего спутника! Будешь жить вместе со скупым и алчным – жадность пристанет к тебе; будешь общаться со спесивцем – к тебе перейдет чванство; в дружбе с палачом ты не избавишься от жестокости; возьми в товарищи развратника – распалится и твоя похоть.

Сенека

Все эти [пороки и желания] будут томить тебя и иссушать в странствиях по морям и по суше, прока ты будешь носить в себе их причины. Ты удивляешься, что бегство тебе не помогло? Но все, от чего ты бежишь, с тобою. Значит, исправься сам! Сбрось с себя бремя, удерживай желания в неких пределах, выскобли из души всякую порчу!

Сенека

Никакой пользы не даст тебе эта езда: ты ведь будешь путешествовать вместе со своими страстями, и твои беды от тебя не отстанут. Если бы только не отстали? Тогда они были бы еще далеко: а так они не с тобою, а в тебе и, значит, везде будут томить и мучить одинаковыми неприятностями. Больному следует искать не новых мест, а лекарства.

Сенека

Чем может помочь странствие само по себе? Оно не умерит страсти к наслаждениям, не обуздает алчности, не утишит гневливости, не отразит неукротимого натиска любви, не избавит душу от других зол, не прояснит суждений, заблуждений не рассеет – разве что на короткое время займет тебя новизной, как мальчика, который дивится невиданному.

В остальном же езда только усиливает непостоянство духа, когда он нездоров, делает его еще легкомысленней и беспокойней. Те, кто жадно стремился в иные места, покидают их еще более жадно, перелетают, как птицы, уезжают быстрей, чем приехали.

Путешествие даст тебе узнать другие племена, покажет горы необычайных очертаний, исхоженные пространства равнин, орошенные неиссякаемыми водами долины, или, если ты понаблюдаешь, природу какой-нибудь реки, которая либо набухает от летнего паводка, как Нил, либо, как Тигр, скрывается из виду, а потом, такая же полноводная, появляется из тайников, через которые текла; либо, как Меандр – предмет упражнений и игры для всех поэтов, – вьется частыми излучинами, близко подступает к собственному руслу и опять поворачивает, не успевши влиться в себя самое. Но путешествие не сделает тебя ни лучше, ни здоровее.

Сенека

Философией нельзя похваляться: для многих, кто хвастался ею и кичился, она стала причиной опасности. Пусть она избавит от пороков тебя, а не обличает чужие пороки; пусть не чурается общепринятых обычаев; пусть постарается не внушать мнения, будто она осуждает то, от чего воздерживается. Можно быть мудрым, но не выставляясь напоказ, не вызывая неприязни.

Сенека

Царю важно сохранять самообладание и требовать его от подданных, чтобы при его трезвом правлении и подобающем подчинении не было [нравственной] расслабленности ни со стороны одного, ни других. Ибо [нравственная] расслабленность – гибель и для правителя и для подданных. Однако как может кто-либо достичь самообладания, если он не прилагает усилий, чтобы обуздать свои желания, или как мог бы недисциплинированный заставить других быть воздержанными?

Нельзя назвать ни одного занятия, кроме философии, развивающей самообладание. Конечно, она учит быть выше удовольствий и жадности, восхищаться бережливостью и избегать расточительности; она учит иметь чувство стыда и следить за своими словами, и она приучает к дисциплине, порядку и вежливости, и вообще тому, что уместно в поступках и в поведении. В обычном человеке, когда эти качества присутствуют, они придают ему достоинство и самообладание, но если они присутствуют в царе, они делают его в высшей степени богоподобным и достойным почтения.

Гай Музоний Руф