Поделиться:  

боль 36


Из того, что кажется страшным, все можно одолеть. Многие побеждали что-нибудь одно: Муций – огонь, Регул – крест, Сократ – яд, Рутилий – ссылку, Катон – смерть от меча; и мы что-нибудь да победим!

Опять-таки многие презрели то, что видимостью счастья манит толпу. Фабриций, будучи полководцем, отверг богатства, будучи цензором, осудил их, Туберон счел бедность достойной и себя и Капитолия, когда расставив на всенародном пиру глиняную посуду, показал, как человек должен довольствоваться тем, что и богам годится. Отец Секстий отказался от почетных должностей: рожденный, чтобы править государством, он не принял от божественного Юлия тоги с широкой каймой, ибо понимал: все, что дано, может быть отнято.

Так поступим и мы хоть в чем-нибудь мужественно! Попадем и мы в число примеров! Отчего мы слабеем? Отчего теряем надежду? Что могло случиться прежде, то может и сейчас. Только очистим душу и будем следовать природе, потому что отступивший от нее обречен желаньям, страху и рабству у вещей случайных.

Можно еще вернуться на правильный путь, можно все восстановить. Сделаем это, чтобы переносить боль, когда она охватит тело, и сказать фортуне: ты имеешь дело с мужчиной; хочешь победить – поищи другого!

Сенека

Все мы, кто принимал участие в философских обсуждениях, слышали и усвоили, что ни боль, ни смерть, ни бедность, ни что-либо иное, свободное от порока, не есть зло. В то же время богатство, жизнь, удовольствие и все что не причастно к добродетели не есть благо.

И все же, несмотря на понимание этого, поскольку этот порок внедрили в нас с самого детства, и из-за порожденных этим пороком дурных привычек, когда возникают трудности, мы считаем что с нами приключилось зло, а когда мы сталкиваемся с удовольствием, мы думаем, что что-то хорошее случилось с нами.

Мы боимся смерти как величайшего несчастья; мы цепляемся за жизнь как за за величайшее благо, и когда мы отдаем деньги мы скорбим как будто нам причинили вред, и радуемся, получая их, как будто нам сделали благо.

Равным образом, и большинство других обстоятельств мы встречаем не в соответствии с правильными принципами, а скорее следуем порочной привычке. Поскольку, повторяю, все это так и есть, упражняющемуся [в добродетели] следует приучать себя не любить удовольствие, не избегать трудностей, не привязываться к жизни, не бояться смерти, и в вопросах материальных вещей и денег не ставить их получение выше расставанию с ними.

Гай Музоний Руф

Что же, стало быть, тот мудрец, кто дольше жил, кого не отвлекала никакая боль, не блаженнее того, кто всегда боролся со злою судьбой?

Ответь мне: разве он лучше и честнее? А если нет, так он и не блаженнее. Чтобы жить блаженнее, нужно жить правильнее; кто не может жить правильнее, тот и блаженнее не будет. Добродетель не знает прироста, значит, не знает его и блаженная жизнь, чей источник – добродетель. – Сама добродетель – столь великое благо, что и не замечает привходящих мелочей, таких, как краткость века, горе, всяческие телесные страдания. Ибо и наслажденье недостойно того, чтоб она на него оглядывалась.

Что главное в добродетели? – Будущее ей не нужно, дней она не считает: в самый ничтожный срок она вкусит вечные блага.

Сенека


Лишь одно делает душу совершенной: незыблемое знание добра и зла (которое доступно только философии) – ведь никакая другая наука добра и зла не исследует. Переберем по одной добродетели.

Храбрость есть презрение ко всему страшному; она пренебрегает внушающим ужас и склоняющим под иго нашу свободу, бросает ему вызов, переламывает его. Так неужто ее закаляют свободные искусства?

Верность есть святейшее благо человеческого сердца, ее никакая необходимость не принудит к обману, никакая награда не совратит. Она говорит: “Жги, бей, убивай – я не предам! Чем сильнейшая боль будет выпытывать тайны, тем глубже я их скрою”. Могут ли свободные искусства и науки сделать нас такими?

Воздержность умеряет наслажденья; одни она с ненавистью изгоняет, другие соразмеряет и сокращает до здорового предела, никогда не приближаясь к ним ради самих. Она знает, что лучшая мера для всего желанного – взять не сколько хочется, а сколько необходимо.

Человеколюбие запрещает быть надменным с товарищами, быть скупым, оно и в словах, и в делах, и в чувствах являет всем мягкость и ласковость, ничью беду не считает чужою, свое благо любит больше всего тогда, когда оно служит на благо другому.

Неужели свободные искусства учат нас таким нравам? Нет, – так же как и простоте, скромности и умеренности; так же как довольству малым и бережливости; так же как милосердию, оберегающему чужую кровь не меньше своей и знающему, что человек не должен пользоваться силами другого человека расточительно.

Сенека

“Во время болезни”, говорит Эпикур, “меня не занимали телесные страдания, и с посещавшим меня я не беседовал о подобных вещах. Я продолжал свои начатые ранее научные работы, интересуясь главным образом тем, как мысль, несмотря на свою причастность к подобным движениям в теле, сохраняет тем не менее свой внутренний мир, преследуя свойственное ей благо”. “И врачам”, продолжает он, “я не дал повода возгордиться, точно они не весть что для меня делают, но жизнь моя протекала счастливо и хорошо”.

Подражай ему, если тебе случиться заболеть или попасть в какое-нибудь другое опасное положение. Все школы сходятся в том, что не следует ни отрекаться от философии ни при каких бы то ни было обстоятельствах, ни вторить невеждам, ничего не знающим о природе, но все свое внимание отдавать делу, которым в данный момент занят, и средствам, которым оно приводится в исполнение.

Марк Аврелий


Да и тогда, когда [мудреца] гнетет какая-нибудь необходимость, она не мешает ему приносить пользу людям. Бедность препятствует ему показать, как надо управлять государством, – и он показывает как надо справляться с бедностью. Ничего нет в его жизни, что не служило бы делу мудрости. Никакая участь, никакие обстоятельства не отнимают у мудрого возможности действовать: ведь его дело – одолеть то, что мешает всякому делу. Ему по плечу и удачи, и беды: над одними он властвует, другие побеждает.

Повторяю, он так себя закалил, что обнаружит свою добродетель и в счастье, и в несчастье, так как смотреть будет лишь на нее самое, а не на то, что дает повод ее выказать. Ему не преграда ни бедность, ни боль, ни все прочее, что отпугивает невежд и обращает в бегство. Тебе кажется, беды гнетут его? Нет, служат ему!

Сенека


Новости проектаРедакторская политика
[email protected] © 2023