власть ³²

Практикуйся говорить любому неприятному представлению: “Ты всего лишь представление, и совсем не то, чем стараешься казаться”. Затем исследуй его по правилам, которыми ты обладаешь. В первую очередь, проверь, относится оно к вещам, которые в нашей власти, или к вещам, которые вне нее. Если оно относится к тому, что вне нашей власти, будь готов сказать: “Ко мне это отношения не имеет”.

Эпиктет

Если ты стремишься к таким великим вещам [как свобода и счастье,] помни, что ты не должен пытаться завладеть ими с небольшим усилием; но ты должен вовсе оставить некоторые вещи, и отложить другие на время. Но если ты желаешь достичь этой цели и вместе с тем обладать властью и богатством, возможно, ты не сможешь обрести последних, потому что будешь стремиться к первым. Во всяком случае, ты не достигнешь того, благодаря чему единственно и обретаются свобода и счастье.

Эпиктет

Врач, который обслуживает немного пациентов, не менее врач, чем тот, кто обслуживает многих, если, конечно, у него есть навык и опыт в исцелении. Так же музыкант, который преподает всего несколько учеников, не менее музыкант, чем тот, кто преподает многим, при условии, что он знает искусство музыки. Так же наездник, который тренирует только одну или две лошади, так же является наездником, как и тот, кто тренирует многих, если он искусен в искусстве верховой езды.

И таким образом, звание царской особы принадлежит тому, у кого всего один или два подданных, так же как и тому, у кого их много, только пусть он обладает навыком и способностью править, чтобы заслужить имя царя. По этой причине мне кажется, что и Сократ также называл философию государственной и царской дисциплиной, потому что тот, кто ее освоил, сразу становится государственным деятелем.

Гай Музоний Руф

Может ли кто-то быть хорошим царем, если он не является хорошим человеком? Нет, это невозможно. Но предположим, перед нами хороший человек, разве он не заслуживает того, чтобы его назвали философом? Безусловно, ведь философия - это стремление к идеальному добру. Таким образом, хороший царь обязательно и непременно оказывается также философом.

Теперь же посмотрим, что философ является царственным. Явным атрибутом личности царя, безусловно, является способность хорошо управлять народами и городами и быть достойным управлять людьми. Итак, кто мог бы быть более способным главой города или более достойным управлять людьми, чем философ? Ведь от него, если он действительно философ, требуется быть умным, дисциплинированным, благородным, хорошим судьей того, что справедливо и прилично, эффективным в осуществлении своих планов, терпеливым в трудностях. Кроме того, он должен быть смелым, бесстрашным, непоколебимым перед лицом несчастий, и при этом доброжелательным, готовым помочь и гуманным.

Можно ли найти кого-то более подходящего или более способного управлять, чем такой человек? Нельзя. Даже если у него не много подданных, слушающихся его, он поэтому не менее царственный, ведь достаточно руководить своими друзьями или женой и детьми или, в конце концов, только собой.

Гай Музоний Руф

В целом, для хорошего короля крайне важно быть безупречным и совершенным в слове и деле, если, конечно, он хочет быть “живым законом”, как он казался древним, обеспечивая хорошее управление и гармонию, подавляя беззаконие и разногласия, истинным подражателем Зевса и, подобно ему, отцом своего народа.

Но как кто-то мог бы быть таким королем, если бы он не обладал превосходной природой, получил наилучшее возможное образование и обладал всеми добродетелями, которые пристойны человеку? Если, значит, есть какое-либо другое знание, которое направляет природу человека к добродетели и учит его практиковать и общаться с добрыми людьми, его нужно поместить рядом с философией и сравнить с ней, чтобы увидеть, что лучше и более способно сделать хорошего короля – оно или философия. Тогда тот, кто хотел бы стать хорошим королем, был бы мудр, используя лучшее из них.

Если, однако, никакое другое искусство не занимается обучением и передачей добродетели, хотя есть некоторые, которые занимаются исключительно телом человека и тем, что полезно для него, в то время как другие, касающиеся разума, стремятся ко всему другому, кроме как делать его управляемым, то только философия делает это своей целью и занимается тем, как человек может избежать зла и приобрести добродетель.

Если, это верно, что еще могло бы быть более полезным для короля, желающего быть добрым, чем изучение философии? Как лучше или как иначе человек мог бы быть хорошим правителем или вести добродетельную жизнь, не изучая философию? Что касается меня, я уверен, что хороший король непременно и обязательно является философом, а философ – королевской личностью.

Гай Музоний Руф

Я скажу, за чем тебе надобно следить, чтобы жить безопасней. А ты. полагаю, выслушаешь мои наставления так, словно я поучаю тебя, как сохранить здоровье на Ардеатинском поле [заболоченная местность]. Посмотри сам, что подстрекает человека губить другого, – и ты увидишь надежду, зависть, ненависть, страх, презрение.

Из всего названного самое легкое – это презренье: многие даже прятались в нем ради самозащиты. Кого презирают, того, конечно, топчут, но мимоходом. Никто не станет вредить презираемому усердно и с упорством. Даже в бою лежачего минуют, сражаются с тем, кто на ногах.

Для завистливой надежды ты не подашь бесчестным повода, если у тебя не будет ничего, способного распалить чужую бесчестную алчность, ничего примечательного. Ведь желают заполучить как раз примечательное и редкое, пусть оно и мало. Зависти ты избежишь, если не будешь попадаться на глаза, не будешь похваляться своими благами, научишься радоваться про себя.

Ненависть порождается либо обидами, но ее ты не навлечешь, если никого не будешь затрагивать, либо родится беспричинно, но от нее тебя убережет здравый смысл. Для многих ненависть бывала опасна: ведь иные вызывали ее, хотя и не имели врагов.

Бояться тебя не будут, если твоя удачливость будет умеренной, а нрав кротким. Пусть же люди знают, что тебя задеть неопасно и помириться с тобою можно наверняка и без труда. А если тебя боятся, и дома, и вне его, и рабы, и свободные, это тебе же самому плохо: ведь повредить под силу всякому. Прибавь еще одно: кого боятся, тот и сам боится, кто ужасен другим, тому неведома безопасность.

Остается еще презрение; мера его – в твоей власти, если ты сам принял его на себя, если такова твоя воля, а не неизбежность. Избавиться от этой неприятности тебе помогут или свободные искусства, или дружба с людьми, имеющими власть и влияние у власть имущих. Впрочем, к ним нужно приближаться, но не сближаться тесно, чтобы лекарство не обошлось нам дороже болезни.

Сенека

Ты видишь, что люди могут переносить тяготы: через пустыни Африки [Катон] пешком провел свое войско.

Видишь, что можно терпеть и жажду: увлекая за собой по иссохшим холмам остатки побежденного войска, безо всякой поклажи, он выносил недостаток влаги, а когда случалась вода, пил последним.

Видишь, что можно презреть и почет и бесчестье: в самый день своего провала он играл на площади собраний в мяч.

Видишь, что можно не бояться могущества вышестоящих: он бросал вызов сразу и Цезарю, и Помпею, меж тем как остальные если и осмеливались задевать одного, то лишь в угоду другому.

Видишь, что можно презреть и смерть, и изгнанье: он сам себе назначил и изгнанье, и смерть, а до того – войну.

Сенека

Царю подобает или, вернее, для него абсолютно необходимо вершить справедливость [(правосудие)] между подданными, чтобы никто не мог иметь больше или меньше, чем заслуживает, но мог получить почести или наказание, как он того заслуживает.

Но как этого может добиться тот, кто несправедлив? И как может быть справедливым тот, кто не понимает природу справедливости? Это еще одна причина, почему царь должен заниматься философией, ибо без этого будет неясно, знает ли он что такое справедливость и справедливое. Невозможно отрицать, что тот, то выучил это лучше знает это и понимает справедливость, чем тот, кто не выучил, или что тот, кто не занимался философией, ничего не знает о ее ней. Верность этого утверждения видна в том, что люди спорят друг с другом о справедливости, кто-то говорит, что она в том, а другие, что в другом.

Между тем, относительно того, в чем люди разбираются, нет такой разницы мнений, например, о черном и белом, горячем и холодном, мягком и твердом, – все придерживаются одного мнения и используют одни и те же слова. Таким же образом они придут к согласию о справедливости, если бы они знали, что это такое, однако отсутствие согласия показывает их незнание. Мне представляется, что и ты [(царь)] не далек от такого незнания, поэтому тебе, более чем другим, нужно задумываться об этом знании, ибо царю не знать справедливости постыднее, чем обычному подданному.

Гай Музоний Руф

Когда один из сирийских царей (тогда еще были цари в Сирии, вассалы Рима) приехал к [Музонию], среди многих тем он сказал царю следующее. Не думай, сказал он, что кому-либо пристало заниматься философией больше, чем тебе, если по какой-либо причине, так это потому, что ты царь. Ибо прежде всего царь должен быть способен защитить своих людей и благодетельствовать им, и как защитник и благодетель ты должен знать что для человека хорошо, а что плохо, что помогает, а что вредит, что выгодно, а что невыгодно. Ибо ясно, что те, примыкают ко злу, наносят себе вред, а те, кто примыкают к добру, пользуются покровительством, и те, кто достоин помощи и преимуществ, пользуются благами, а те, кто занимается невыгодным и вредным, терпят наказание.

Гай Музоний Руф

Из того, что кажется страшным, все можно одолеть. Многие побеждали что-нибудь одно: Муций – огонь, Регул – крест, Сократ – яд, Рутилий – ссылку, Катон – смерть от меча; и мы что-нибудь да победим!

Опять-таки многие презрели то, что видимостью счастья манит толпу. Фабриций, будучи полководцем, отверг богатства, будучи цензором, осудил их, Туберон счел бедность достойной и себя и Капитолия, когда расставив на всенародном пиру глиняную посуду, показал, как человек должен довольствоваться тем, что и богам годится. Отец Секстий отказался от почетных должностей: рожденный, чтобы править государством, он не принял от божественного Юлия тоги с широкой каймой, ибо понимал: все, что дано, может быть отнято.

Так поступим и мы хоть в чем-нибудь мужественно! Попадем и мы в число примеров! Отчего мы слабеем? Отчего теряем надежду? Что могло случиться прежде, то может и сейчас. Только очистим душу и будем следовать природе, потому что отступивший от нее обречен желаньям, страху и рабству у вещей случайных.

Можно еще вернуться на правильный путь, можно все восстановить. Сделаем это, чтобы переносить боль, когда она охватит тело, и сказать фортуне: ты имеешь дело с мужчиной; хочешь победить – поищи другого!

Сенека