счастье ⁴⁹

Я не так скоро отвечаю на твои письма не потому, что так уж обременен делами: этих оправданий можешь не слушать, ведь свободен и я, и все, – если мы только пожелаем. Дела за нами не гонятся, люди сами держатся за них и считают занятость признаком счастья.

Сенека

Как глупо строить расчеты на весь свой век, не владея даже завтрашним днем! Какое безумство – сегодня надеяться на далекое будущее!

Я куплю, я построю, я дам взаймы и стребую, я получу эти должности, а потом, усталый и пресыщенный, проведу на покое старость.

Поверь мне, даже у счастливцев будущее неверно. Никто не должен ничего сулить себе: даже то, что мы держим, ускользает из рук, и вот этот час, уже пойманный нами, случай может оборвать. Время катится по установленному закону, но темным путем; что мне до будущего природы, которое ясно, когда мое будущее неясно?

Сенека

Отличить благо от зла, выгодное от невыгодного, полезное от вредного может только философ, ибо он постоянно занят этим вопросом и пытается не быть несведущим в этих вещах, сделавшим своим делом понимание того, что ведет человека к счастью или к несчастью.

Гай Музоний Руф

Теперь, поскольку тяготы неизбежны для всех людей, как для тех, кто ищет лучшего, так и тех, кто ищет худшего, нелепо, что те, кто ищут лучшего не стараются больше, чем те, у кого мало надежд на награду за все их тяжкие усилия. Ведь когда мы видим как акробаты без беспокойства выполняют их трудную работу, рискуя своими жизнями, кувыркаются над мечами, стоящими вверх лезвиями, или ходят по веревке на большой высоте, или летят по воздуху словно птицы, когда любая ошибка смертельна, они занимаются этим за мизерное вознаграждение.

Так разве не должно нам переносить трудности ради полного счастья? Ведь не стоит становиться достойным человеком, кроме как для того, чтобы быть счастливым и жить счастливо все оставшееся нам время.

Гай Музоний Руф

Я хочу подытожить вкратце то, что думаю, и описать тебе людей, что сами себе не дают покоя, сами себе в тягость: они так же нестойки в беде, как и до нее. … Одна и та же слабость не дает ему ни правильно оценить боль, ни ждать ее. Одно и то же незнание меры велит ему воображать свое счастье вечным, а свое достоянье не только не убывающим, но и все возрастающим, и сулить себе неизменность всех случайных преимуществ, забыв о маховом колесе, которое переворачивает все человеческое.

Потому-то кажутся мне замечательными слова Метродора в том письме, где он обращается к сестре, потерявшей сына – юношу высокого дарования: “Всякое благо смертных смертно!" Он говорит о тех благах, которые всех манят, потому что подлинные блага – мудрость и добродетель – не умирают, они неизменны и постоянны. В уделе смертного только они бессмертны.

Сенека

Взгляни пристально хоть на других (ведь о чужом мы судим свободнее), хоть на себя, отбросив пристрастие, – и ты почувствуешь и признаешь: ни одна из этих желанных и высоко ценимых вещей не будет на пользу, если ты не вооружишься против непостоянства случая и всего того, что от случая зависит, если среди утрат не будешь повторять часто и не сетуя: “Боги иначе судили”.

Или даже – чтобы мне сделать этот стих еще мужественнее и справедливее, чтобы ты мог лучше поддержать им душу, тверди каждый раз, когда что-нибудь произойдет вопреки твоим ожиданьям: “Боги лучше судили”.

Кто так настроен, с тем ничего не случится. А настроится так только тот, кто задумается об изменчивости человеческих дел прежде, чем почувствует ее силу, кто имея и детей, и жену, и богатство, знает, что все это не будет непременно и всегда при нем, и не станет несчастным, если перестанет ими владеть.

Сенека

Никогда не считай счастливцем того, кто зависит от счастья! Если он радуется пришедшему извне, то выбирает хрупкую опору: пришлая радость уйдет. Только рожденное из самого себя надежно и прочно, оно растет и остается с нами до конца; а прочее, чем восхищается толпа, – это благо на день.

– Так что же, невозможно ни пользоваться им, ни наслаждаться?

Можно, кто спорит? – но так, чтобы оно зависело от нас, а не мы от него.

Сенека

Необходимо, чтобы тебя вразумляли, чтобы при тебе был благомыслящий защитник, чтобы среди великого шума и суматохи лживых речей слышался хоть один голос… Какой голос? Да тот, что шепнет тебе на ухо, оглушенное криками честолюбцев, спасительное слово; что скажет:

Нечего завидовать тем, кого толпа зовет великими и счастливыми; незачем из-за плеска рук терять здравый ум и спокойствие духа; незачем тебе гнушаться собственной безмятежностью из-за вот того, шествующего среди фасций в пурпурном одеянье, незачем считать его счастливее себя потому, что перед ним расчищают дорогу, а тебя ликтор прогоняет с пути. Если хочешь власти, и тебе полезной, и никому не тягостной, – изгони пороки!

Сенека

Я думаю, мы с тобою согласны в том, что все внешнее приобретается ради тела, о теле пекутся во имя души, что в душе есть части прислуживающие, – благодаря им мы движемся и питаемся, но даны они нам ради главного. А главное в ней состоит из разумной и неразумной части, которая в подчинении у разумной, она же одна ни с чем не соотносится и все соотносит с собою. Ведь и божественный разум стоит во главе всего и ничему не подчинен, и наш разум, происходящий от него, таков же.

Если в этом мы согласны, то непременно согласимся и в другом: блаженная жизнь заключается в том, чтобы разум наш был совершенен. Ведь он один не порабощает души, противостоит фортуне, охраняет нашу безопасность, как бы ни сложились обстоятельства. В этом единственное нерушимое благо.

Счастлив, повторяю, тот, кого ничто не умалит; он стоит на вершине и опирается только на самого себя, а кто держится чужой помощью, тот может и упасть. В ином случае над ними обретает силу многое, нам не принадлежащее. Кто захочет иметь опорой фортуну? Какой здравомыслящий человек станет собою восхищаться, накопив чужое?

Сенека

Ты спрашиваешь, что исследовал, что сделал ясным для всех мудрец? Во-первых, природу, за которой он не в пример прочим живым существам следил глазами, достаточно зоркими ко всему божественному. Во-вторых, закон жизни, который он согласовал со всеобщим законом, научив людей не только знать богов, но и следовать им, и все случайное воспринимать как приказанное ими.

Он запретил повиноваться ложным мнениям и, взвесив все, всему указал настоящую цену; осудил перемешанные с раскаяньем наслаждения; превознес те блага, что всегда будут нам отрадны; обнаружил перед всеми, что самый счастливый – тот, кому не нужно счастье, самый полновластный – тот, кто властвует собою.

Я говорю не о той философии, что гражданина отрывает от родины, богов – от мира, которая отдает добродетель на произвол наслаждению, но о той, которая единственным благом считает честность, которую не прельстят ни дары человека, ни дары фортуны, награда которой в том, что никакой наградой не заманишь ее в плен.

Сенека