Цитаты ¹¹²⁰

Приучай себя и к тому, что тебе кажется невыполнимым. Ведь левая рука, вообще говоря, более слабая, нежели правая, повода держит сильнее, ибо к этому она приучена.

Марк Аврелий

Погляди, как по-разному живут напоказ народу или для себя. Само по себе одиночество не есть наставник невинности, и деревня не учит порядочности; но где нет свидетеля и зрителя, там утихают пороки, чья награда – указывающие на тебя пальцы и уставившиеся взгляды.

Кто наденет пурпур, если некому его показать? Кто прикажет подавать на золоте, ужиная в одиночку? Кто, лежа один в тени сельского дерева, расставит всю свою роскошную утварь? Никто не прихорашивается напоказ самому себе или немногим и близким людям; нет, все пышное убранство своих пороков разворачивают, смотря по числу глазеющих.

Это так: поклонник и сообщник – вот кто подстрекает нас на все наши безумства. Добейся, чтобы мы ничего не выставляли напоказ, – и ты добьешься, чтобы мы перестали желать. Честолюбие и роскошь и безудержность хотят подмостков; ты вылечишь их, если спрячешь.

Сенека

Я часто дивился тому, что каждый, любя себя больше других, в то же время своему убеждению о себе придает меньшее значение, нежели убеждению других. Если бы поэтому представший бог или преисполненный мудрости учитель повелел кому-нибудь думать и не размышлять про себя ни о чем, о чем он не объявил бы тут же по всеуслышание, то никто не выдержал бы и одного дня. Таким образом, мы более стесняемся своих ближних — что-то они подумают о нас! – нежели самих себя.

Марк Аврелий

Нужно распустить эту ткань из [дурных] примеров, окутывающую нам глаза и уши, нужно опорожнить сердце, наполненное пагубными речами. Пусть расчищенное место займет добродетель, – она искоренит все поддельное и прельщающее вопреки истине, она отделит нас от толпы, которой мы слишком уж верим, и вернет нас к правильным сужденьям.

В этом и состоит мудрость, чтобы обратиться к природе и вернуться туда, откуда изгнало нас всеобщее заблужденье. Большой шаг к исцелению – покинуть подстрекателей безумья, подальше отойти от людей, которые толпятся, заражая друг друга.

Сенека

Ты состоишь из трех частей: тела, жизненной силы и ума. Из них первые две твои постольку, поскольку тебе приходится заботиться о них, и только третья действительно принадлежит тебе. Если ты отстранишь от себя, то есть от своего ума, все то, что делают и говорят другие, или что делал и говорил ты сам, все, что тревожит тебя, как имеющее быть, что не зависит от твоего выбора, относясь к облекающему тебя телу или прирожденной ему жизненной силе, все, что вне тебя увлекает за собой кругом обтекающий вихрь, и, таким образом, твой ум, изъятый из среды, с которой сопрягла его судьба, будет чист и свободен устроить жизнь по-своему, творя справедливое, приемля происходящее и говоря истину.

Если, говорю я, ты отдалишь от господствующего начала приставшее к нему от напора страстей и относящееся к прошедшему или будущему, будешь походить на Эмпедоклов шар, всюду равный себе, одиночеством радостным гордый, будешь думать только о той жизни, которой ты живешь, т.е. о настоящем, – то сможешь остаток своей жизни провести безмятежно, благородно и в дружеском общении со своим гением.

Марк Аврелий

Несчастного Александра [Македонского] гнала и посылала в неведомые земли безумная страсть к опустошению. Или, по-твоему, здрав умом тот, кто начал с разгрома Греции, где сам был воспитан? Кто отнял у каждого города то, что там было лучшего, заставив Спарту рабствовать, Афины – молчать? Кто, не довольствуясь поражением многих государств, либо побежденных, либо купленных Филиппом, стал опрокидывать другие в других местах, неся оружье по всему свету? Чья жестокость нигде не остановилась, уставши, – наподобие диких зверей, загрызающих больше добычи, чем требует голод?

Уже множество царств он слил в одно; уже греки и персы боятся одного и того же; уже носят ярмо племена, свободные даже от власти Дария; а он идет дальше океана, дальше солнца, негодует, что нельзя нести победу по следам Геркулеса и Либера еще дальше, он готов творить насилие над самой природой. Он не то что хочет идти, но не может стоять, как брошенные в пропасть тяжести для которых конец паденья – на дне.

Гнея Помпея не разум и доблесть убеждали вести войны, междоусобные и внешние, а безумная страсть к величию. Он шел то на серторианские войска в Испании, то против пиратов, чтобы установить мир на морях; но все это были только предлоги продлить свою власть. Что влекло его в Африку, что на север, что против Митридата, что в Армению и во все уголки Азии? Конечно, бесконечная жажда подняться еще выше, хотя только ему одному его величье казалось малым.

Что толкало Цезаря к роковому для него и для республики и сходу? Жажда славы и почестей, не знавшая меры страсть возвышаться над всеми. Он не мог терпеть над собою даже одного, хотя государство терпело над собою двоих [консулов].

По-твоему, Гай Марий, однажды консул (ибо одно консульство он получил, остальные взял силой), когда разбил кимвров и тевтонов, когда гонялся за Югуртой по африканским пустыням, разве шел против опасностей по веленью доблести? Нет, Марий вел войско, а Мария вело честолюбие.

Эти люди никому не дававшие покоя, сами не ведали покоя, будучи подобны смерчам, которые все захватывают своим вращением, но прежде приведены во вращенье сами и потому налетают с такою силой, что сам над собою невластны. Явившись на беду многим, они на себе чувствуют потом ту губительную силу, которой вредят другим. И не думай, будто кто-нибудь стал счастливым через чужое несчастье.

Сенека

Бог зрит господствующее начало каждого из нас в обнажении от материальной оболочки, коры, наростов. Ибо Бог соприкасается лишь с тем, что проистекло и изошло от него в господствующее начало, и притом лишь своим разумом.

Если бы ты приучил себя поступать так же, то избавил бы себя от многих хлопот. Разве не богат досугом тот, кто не обращает внимания на облекающую плоть, а тем паче уже не смотрит на платье, жилище, славу и им подобные покровы и украшения.

Марк Аврелий

Все то, чего ты желаешь достичь окольными путями, ты можешь иметь уже теперь, если только будешь доброжелательно относиться к самому себе. А именно, если ты оставишь прошлое, будущее предоставишь промыслу, сам же исключительно займешься настоящим, сообразуя его с благочестием и справедливостью.

С благочестием для того, чтобы любить свой удел, ибо природа приноровила его к тебе и тебя к нему. Со справедливостью, – чтобы свободно и без уверток говорить истину и поступать всегда согласно закону и считаясь с достоинством и чтобы не служили для тебя препятствием ни чужой порок, ни убеждения, ни пересуды, ни ощущения облекающего тебя тела: пусть разбирается в них тело, испытывающее их.

Итак, если ты, уже приблизившись к концу, оставишь все, будешь чтить лишь свое господствующее начало и божественное в тебе, будешь бояться не того, что когда-нибудь жизнь прекратится, а того, что никогда не начнется жизнь, согласная с природой, то станешь человеком, достойным произведшего тебя мира, перестанешь быть пришельцем в своем отечестве, не будешь дивиться каждодневно происходящему, как чему-то нежданному, и находиться в зависимости то от того, то от другого.

Марк Аврелий

“Спор идет”, говорит Эпиктет, “не о пустяках, а о том, быть ли безумным или нет”.

Марк Аврелий

От [ученика философии] требуется внимательно слушать то, что ему говорят, и следить за тем, чтобы ненароком не усвоить что-нибудь ошибочное. В отношении того же, что он примет за истину, ему не следует стремиться запомнить множество доказательств этой истины, напротив – только те, которые просты и понятны.

Наконец, какие бы наставления он не принял как истину, он должен следовать им в повседневной жизни. Лишь тогда от философии будет польза, если к правильным наставлениям он добавит сообразное с ним поведение.

Гай Музоний Руф