мудрость ⁶⁶

Так и рожь вырастает. Зерно запахано под землю на время. Там оно укореняется для того, чтобы потом хорошо взойти и дать богатый плод. Если стебелек выйдет из земли раньше времени, то колос не вызреет и не даст плода.

Дай же и ты корням мудрости укрепиться в тебе. В свое время вырастут и плоды ее; мудрый человек не может их не дать, и по плодам его узнается и мудрость его.

Эпиктет

Истинно мудрый человек всегда скромен и никогда не старается прослыть мудрецом. Часто люди, поняв кое-что из слов мудрого человека, воображают и себя мудрецами. Они делают с мудростью то же самое, что делает сластолюбец с вкусным кушанием: поняв какую-нибудь истину, они сейчас же хотят получить удовольствие и похвалу и для этого начинают с жаром рассуждать и спорить со всякими встречными, даже с теми, которые не хотят и слушать их. Но ты, если хочешь быть участником в истинной мудрости, будь мудрецом про себя.

Эпиктет

Разве можно сказать, что человек плотник или музыкант, если видишь у него в руках топор или гусли? Точно так же нельзя назвать человека мудрым, если он говорит мудрые речи.

Мудрым можно назвать человека только тогда, когда он не только разумно рассуждает, но и на деле старается поступать согласно тому, что он говорит. Мы хорошо умеем распознать ремесленника, но часто путаемся в том, кто мудрый человек, так как склонны судить об этом по его речам или по наружному виду.

Не называй мудрым такого человека, который говорит, что он мудр, точно так же как ты не назовешь кузнецом всякого, кто купит себе наковальню.

Эпиктет

– Что же выходит? Ниже него нет ступенек? Сразу же за мудрецом пропасть?

– Нет, по-моему. Те, кто идут к мудрости, остаются в числе неразумных, но далеко от них оторвались; да и между самими идущими разрывы велики. Они, по мненью некоторых, разделяются на три разряда.

Первый – это те, кто еще не овладел мудростью, но подошел к ней вплотную. Однако то, что близко, все же вне нас. – Ты спросишь, кто они такие? – Они расстались со всеми пороками и страстями; они выучили все, что надо было постичь; но их надежность еще не испытана, приобретенным благом они еще не пользуются.

Правда, они уже не могут скатиться туда, откуда бежали, – с того места, куда они добрались, сползти назад нельзя, но им самим это еще невдомек, они, как я писал в одном письме, не знают, что знают нечто. Иногда им удается воспользоваться своим благом, но не удостовериться в нем.

Некоторые так определяют разряд, о котором у нас речь: от болезней духа они уже ушли, от страстей – нет и стоят все еще на скользком месте, потому что вне опасности – только те, кто совсем избавился от злонравия; а избавляются от него только когда на его место заступит мудрость.

Второй разряд – это те, кто избавился от наибольших зол души и от страстей, но так, что безопасность ненадежна: они еще могут скатиться к прежнему.

Третий – это те, кто изжил множество тяжких пороков, но не все: скупость они прогнали, а гнев еще чувствуют; похоть их не будоражит, а честолюбие одолевает; желаний у них нет, а страх остался, или страху перед одним они стойко противятся, страху перед другим – уступают, например, смерть презирают, боли пугаются.

Сенека

Всякий трепет и тревога, и леность в любом деянии несовместимы с честностью. Ибо честность спокойна и неустрашима, она всегда налегке, всегда наготове.

Что же, мудрецу не знакомо даже подобие волнения? Не побледнеет он, не изменится в лице, не похолодеют у него руки? Не почувствует он ничего из того, что происходит с нами не по велению души, а безотчетно, под внезапным действием самой природы?

Почувствует, конечно. Но останется при своем убеждении, что все это – еще не зло и здоровому духу ради этого поникать не пристало. Все что нужно сделать, он сделает смело и быстро.

Сенека

Мудрый ценит себя ничуть не ниже оттого, что его добродетелям отмерено недолгое поприще. Так из двух мудрецов умерший в старости не блаженнее того, чья добродетель была ограничена немногими годами. … Не та добродетель больше, что жила дольше.

Сенека

Аттал часто приводил такое сравнение:

Видел ты когда-нибудь, как собаки ловят на лету кусок хлеба или мяса, брошенный хозяином? А что поймает она сразу заглатывает целиком и снова разевает пасть в надежде на будущее. Так же и мы: если фортуна что и бросит нам, насторожимся в ожиданье, – иы и то проглатываем без всякого удовольствия и снова стоим, навострив уши и готовые схватить.

С мудрым такого не бывает: он всегда сыт. А если ему и попадется что-нибудь, он берет спокойно и откладывает в сторону. Он наслаждается величайшей, постоянной и неземной радостью.

А если кто и полон доброй воли, и сделал успехи, но еще далеко не дошел до вершины, тот попеременно то возносится, то падает духом, то поднимается к небесам, то стелется по земле. Тяжело нагруженные неопытные падают бесконечно, летят, словно в беспредельную пустоту Эпикурова хаоса.

Но есть и третий род людей: они уже совсем подошли к мудрости, и хотя не достигли ее, но она у них перед глазами, до нее рукой подать. Такие уже не будут поколеблены, не отойдут вспять: они хоть и не на суше, но уже в гавани.

Сенека

Между достигшим мудрости и идущим к ней та же, повторяю, разница, что между здоровым и оправляющимся от долгой и тяжелой болезни, у которого нет еще здоровья, а есть облегчение недуга. Не будет внимателен – наступит ухудшение, и все начнется сначала. А мудрец не может ни заболеть снова, ни занемочь тяжелее.

Телу здоровье дается на время, врач если и вернет его, то не навсегда, и часто врача зовут к тому же, к кому приглашали прежде. А душа излечивается раз и навсегда.

Сенека

Иногда подступает извне нечто, напоминающее о неминуемой смерти, – но лишь слегка задевает поверхность кожи. Какая-нибудь неприятность, повторяю, обдаст его своим дыханьем, но величайшее его [мудреца] благо непоколебимо. Итак, все неприятное остается вовне: так порой на здоровом, крепком теле вскакивают прыщи или язвочки, но внутри нет никакой болезни.

Сенека

Веселье не достигших совершенства прерывается, радость мудреца постоянна, ее не прервет никакая причина, никакая судьба. Мудрый всегда и везде спокоен. Ведь он от чужого не зависит и не ждет милости ни от фортуны, ни от людей. Счастье у него как дома: будь это счастье пришлым, оно бы ушло оттуда, но ведь оно в ней и родилось.

Сенека