Сенека ⁵²⁴

Раньше ты умрешь или позже – неважно, хорошо или плохо – вот что важно. А хорошо умереть – значит избежать опасности жить дурно.

Сенека

Благо – не сама жизнь, а жизнь достойная. Так что мудрый живет не сколько должен, а сколько может. Он посмотрит, где ему предстоит проводить жизнь, и с кем, и как, и в каких занятиях, он думает о том, как жить, а не сколько прожить.

Сенека

Отойдя от дел, нужно стараться, чтобы не люди о тебе говорили, а ты сам с собою говорил. О чем? О себе, и так же, как люди с особой охотой говорят о других, – со злостью. Так ты приучишься и говорить и выслушивать правду. И больше всего занимайся тем, в чем сам чувствуешь свою слабость.

Сенека

Мы [стоики] и не всяким государственным делом велим заниматься, и не всегда, и не без конца. А кроме того, мы указали мудрецу государство, достойное его, – весь мир, так что он, удалившись от дел, не оставит государства, а может быть, даже выйдет, покинув свой угол, на широкий простор, и поднимется к небесам, и поймет, как низко стоят кресла в сенате или в суде, на которые он всходил.

Сенека

Не иметь повода ни встряхнуться, ни взволноваться, не знать ни угрозы, ни нападения, чтобы на них испытать крепость духа, но бездействовать в ненарушаемой праздности – это не покой, а мертвый штиль.

Стоик Аттал говаривал:

– Я предпочитаю лагерь фортуны ее ласке. Здесь я мучаюсь, но храбро – и это хорошо. Здесь я гибну, но храбро – это хорошо.

Сенека

Желательно не терпеть пытку, а терпеть ее мужественно; этого “мужественно” я и хочу, ибо оно и есть добродетель.

– Но кто хоть когда-нибудь желал себе такого?

Одни пожеланья высказаны явно, когда каждое названо отдельно; другие скрыты – когда одно пожелание охватывает много.

Я желаю себе жить честно; но ведь честная жизнь состоит из разных поступков. В нее входит и ящик Регула, и разодранная собственной рукой рана Катона, и ссылка Рутилия, и отравленная чаша, перенесшая Сократа из темницы на небо. Значит, желая себе жить честно, я пожелал и того, без чего порой жизнь честной не будет.

Сенека

Ты спрашиваешь, всякое ли благо желательно.

Если мужество под пыткой, величье духа на костре, терпеливость в болезни – блага, следовательно, все они желательны; но я не вижу тут ничего достойного мольбы! Я не знаю никого, то возблагодарил бы богов за то, что его секли плетьми, растянули на дыбе, или за скрючившую его подагру.

Не смешивай все в одно, милый Луцилий, и ты поймешь, что и тут есть чего желать. Пусть пытки будут от меня подальше, если уж придется их терпеть, я пожелаю себе мужества, благородства, величия духа.

Или – с чего бы мне предпочесть войну? Но если она начнется, я пожелаю себе отважно переносить и раны, и голод, и все, что неизбежность войны несет с собою. Я не настолько безумен, чтобы жаждать болезни; но если случится мне болеть, я пожелаю и сдержанности, и стойкости.

Итак, желать следует не бедствий, а добродетели, помогающей их одолеть.

Сенека

Но ведь нет сомнения, что мир никогда не тревожимый, счастливее добытого обильной кровью; нет сомненья, что больше счастью сохранять нерушимое здоровье, чем обрести его вновь после тяжких и грозящих смертью болезней благодаря терпению или иной силе. Значит, точно так же нельзя сомневаться, что радость – большее благо, чем упорная душа, терпеливая к мукам, ранам и огню.

Вот уж нет! Все случайное бывает различным, ибо изменяется пользой тех, кому случай выпал. Все блага имеют в виду одно: быть согласными с природой; достигнув этого ни все равны. Когда мы в сенате присоединяемся к чьему-нибудь мнению, нельзя сказать: этот согласен больше, тот меньше. Все согласные идут в одну сторону. То же я говорю и о добродетелях: все они согласны с природой. То же я говорю и о благах: все они согласны с природой.

Один умер в юности, другой в старости, третий – в младенчестве, едва успев увидеть жизнь; но все они были одинаково смертны, хотя жизни одних смерть позволила продлиться дольше, жизнь других оборвала в расцвете, третьих – в самом начале.

Один угас за ужином, у другого сон перешел в смерть, третьего убило совокупленье. Сравни с ними пронзенных копьем, погибших от укуса змеи, раздавленных обвалившейся кровлей или тех, у кого долгое окостенение жил отнимало член за членом. Можно сказать, кончина у них был лучше, у других хуже, но смерть у всех была смертью. Нашли они ее по-разному, а кончили все одним. Смерть не бывает больше или меньше: для всех она – конец жизни.

То же я говорю тебе и о благах: одно живет среди сплошных наслаждений, другое – среди бедствий и горестей, одно справляется с милостями фортуны, другое умеряет ее удары; но и то и другое – блага, хотя одно идет гладким путем, другое – тернистым. Ведь цель у них одна: все они – блага, все заслуживают хвалы, все сопутствуют разуму и добродетели; а добродетель равняет все, что признает своим.

Сенека

– “Что такое разум?” – Подражание природе.

– “Что есть высшее благо для человека?” – Поступать по воле природы.

Сенека

Одни блага – те, к которым стремятся намеренно, – он [разум] считает первыми: таковы, например, победа, хорошие дети, польза отечества; другие он считает вторыми – те, которые становятся видны только в беде: например, спокойствие и терпение в тяжкой болезни, в изгнании; третьи блага для него – промежуточные: они не согласуются с природой, и не перечат ей – например, скромная походка или уменье сидеть пристойно. Ведь сидеть так же естественно, как стоять или расхаживать.

Два высших рода благ различны между собою; первые согласны с природой: радоваться преданности детей, прочности отчизны; вторые – противны природе: мужественно сопротивляться пыткам, сносить жажду когда болезнь жжет грудь.

– Так что же, есть блага, противные природе?

Нет, но то, в чем это благо проявляется, бывает противно природе. Принимать раны, гореть на огне, мучиться, потеряв здоровье, – все это противно природе; но среди таких невзгод сохранить душу неустанной – это согласно с природой, а само оно – никогда: ведь нет блага помимо разума, а разум следует природе.

Сенека