благо ¹³⁵

Как же тогда и каким образом следует людям практиковаться [в добродетели]? Поскольку человек по своей природе есть не только душа и не только тело, но объединение обоих, практикующемуся следует заботится об обоих и о более ценной части – душе – как и подобает, тщательнее; но также и о другой, если не хочет иметь недостаток в какой-либо части, которая составляет человека.

Очевидно, что тело философа должно быть хорошо готово к физической деятельности, поскольку часто добродетели используют тело как необходимый инструмент в жизненных делах. Что касается упражнений, то один их вид применим к душе, другой и к душе и к телу. Мы используем практику общую для обоих, когда приучаем себя к холоду, жаре, жажде, голоду, плохому питанию, жестким кроватям, избегать наслаждения и проявлять терпение при страданиях.

Такими и подобными вещами тело укрепляется и становится способным терпеть трудности, крепким и готовым к любой задаче; душа то укрепляется поскольку она тренирована в мужестве терпением перед лицом трудностей и в самоконтроле избеганием удовольствий.

Тренировка души состоит в первую очередь в том, чтобы всегда иметь под рукой доказательства того, что кажущиеся блага на самом деле не блага, а вещи, которые кажутся злом, на самом деле не настоящее зло, и в том, чтобы научиться узнавать истинные блага и отличать их от мнимых благ.

Далее, тренировка души состоит из практики не избегать того, что только кажется злом и не стремиться к тому, что только выглядит добром; в отторжении любыми средствами того, что является истинным злом и стремлении любыми средствами к истинным благам.

Гай Музоний Руф

[Музоний] всегда настойчиво убеждал окружающих применять его учения на практике, используя такие доводы. Добродетель, говорил он, – это не только теоретическое знание, но и практика, точно так же, как медицина или музыка. Таким образом, как врач и музыкант не только должны владеть теоретической стороной своих искусств, но и упражняться в действиях согласно их принципам, так и человек, желающий стать хорошим, должен не только быть хорошо знаком с теоретическими положениями добродетели, но и должен искренне и усердно применять их.

Ведь как может человек тут же стать воздержанным, если он просто знает, что нельзя поддаваться наслаждениям, но мало пробовал противостоять наслаждениям на деле? Как он станет справедливым, если он изучил, что стоит любить равноправие, но никогда на деле не упражнялся избегать эгоизма и жадности? Как мы приобретем мужество, если мы всего лишь выучили, что вещей, которые кажутся ужасным среднему человеку, не стоит бояться, но не имеем никакого опыта в проявлении мужества перед лицом таких вещей? Как мы станем разумными, если мы установили, какие вещи являются благом, а какие злом, но никогда не практиковали презрение в отношении вещей, которые только кажутся благами?

Гай Музоний Руф

Я хочу подытожить вкратце то, что думаю, и описать тебе людей, что сами себе не дают покоя, сами себе в тягость: они так же нестойки в беде, как и до нее. … Одна и та же слабость не дает ему ни правильно оценить боль, ни ждать ее. Одно и то же незнание меры велит ему воображать свое счастье вечным, а свое достоянье не только не убывающим, но и все возрастающим, и сулить себе неизменность всех случайных преимуществ, забыв о маховом колесе, которое переворачивает все человеческое.

Потому-то кажутся мне замечательными слова Метродора в том письме, где он обращается к сестре, потерявшей сына – юношу высокого дарования: “Всякое благо смертных смертно!” Он говорит о тех благах, которые всех манят, потому что подлинные блага – мудрость и добродетель – не умирают, они неизменны и постоянны. В уделе смертного только они бессмертны.

Сенека

Взгляни пристально хоть на других (ведь о чужом мы судим свободнее), хоть на себя, отбросив пристрастие, – и ты почувствуешь и признаешь: ни одна из этих желанных и высоко ценимых вещей не будет на пользу, если ты не вооружишься против непостоянства случая и всего того, что от случая зависит, если среди утрат не будешь повторять часто и не сетуя: “Боги иначе судили”.

Или даже – чтобы мне сделать этот стих еще мужественнее и справедливее, чтобы ты мог лучше поддержать им душу, тверди каждый раз, когда что-нибудь произойдет вопреки твоим ожиданьям: “Боги лучше судили”.

Кто так настроен, с тем ничего не случится. А настроится так только тот, кто задумается об изменчивости человеческих дел прежде, чем почувствует ее силу, кто имея и детей, и жену, и богатство, знает, что все это не будет непременно и всегда при нем, и не станет несчастным, если перестанет ими владеть.

Сенека

Пусть человек будет разумным, пусть все делает по зрелом размышлении, пусть не берется ни за что непосильное – не получит он этого полного, избавленного от всех угроз блага, если не будет заведомо спокоен перед неведомым.

Сенека

Все причастное фортуне и плодоносно, и приятно, если владеющий им владеет и собою, не попав под власть своего достоянья. Поэтому, Луцилий, ошибаются полагающие, будто фортуна может послать нам хоть что-нибудь хорошее или дурное: от нее – только поводы ко благу или ко злу, начала тех вещей, которым мы сами даем хороший или дурной исход. Ведь душа сильнее фортуны: это она ведет все туда или сюда, она делает свою жизнь блаженной или несчастной.

Душа дурная все оборачивает к худшему, даже то, что приходит под видом наилучшего. Душа прямая и чуждая порчи исправляет зловредность фортуны и знанием смягчает с трудом переносимые тяготы; все приятное она встречает скромно и с благодарностью, все неприятное – мужественно и со стойкостью.

Сенека

Никогда не считай счастливцем того, кто зависит от счастья! Если он радуется пришедшему извне, то выбирает хрупкую опору: пришлая радость уйдет. Только рожденное из самого себя надежно и прочно, оно растет и остается с нами до конца; а прочее, чем восхищается толпа, – это благо на день.

– Так что же, невозможно ни пользоваться им, ни наслаждаться?

Можно, кто спорит? – но так, чтобы оно зависело от нас, а не мы от него.

Сенека

Человеку, для которого добро только то, что благовременно, для которого все равно, совершит ли большее число действий, согласных с правым разумом, или меньшее, и которому безразлично созерцать ли мир более долгое или более краткое время – такому человеку и смерть не страшна.

Марк Аврелий

Ничто так не склоняет к презрению смерти, как мысль о том, что и те, которые наслаждение считали благом, а страдание злом, также презирали смерть.

Марк Аврелий

Благо и зло, честное и постыдное, благочестивое и нечестивое, добродетели и приложение добродетелей, обладание вещами удобными, доброе имя и достоинство, здоровье, сила, красота, острота чувств – все это требует оценщика. Пусть нам будет позволено знать, что по какой цене следует занести в список.

Ведь ты заблуждаешься: многое кажется тебе дороже, чем оно есть; то что считается у нас самым важным – богатство, милость и власть – не стоит и сестерция: вот как ты заблуждаешься! Но тебе этого не узнать, если ты не разберешься в том законе, по которому такие вещи сравниваются и оцениваются. Как листья не могут жить сами по себе: им нужна ветка, чтобы на ней держаться и пить из нее сок, так и наставления, если они одни, вянут, им нужно прирасти к учению.

Сенека