Письмо LXXV ⁵

Если мы выберемся из этой грязи на высокие вершины, нас ждет спокойствие духа и, по избавлении от всех заблуждений, полная свобода.

– Ты спросишь, в чем она? – В том, чтобы не бояться ни людей, ни богов; чтобы не желать ни постыдного, ни лишнего, чтобы стать полновластным повелителем самого себя. А принадлежать самому себе – неоценимое благо.

Сенека

Не волнуемые страхами, не развращаемые наслаждениями, мы не будем пугаться ни смерти, ни богов, зная, что и смерть – не зло и боги – не злы. Все, что нам вредит, так же беспомощно, как те, кому оно вредит. Все лучшее лишено зловредной силы.

Сенека

Болезни [души] – это пороки застарелые и упорные, вроде скупости или непомерного честолюбия; они, однажды овладев душой, тесно срастаются с ей и становятся ее постоянным злом.

Короче говоря, болезнь есть извращенное, но упорное суждение, – например, что нужно изо всех сил добиваться того, чего стоит добиваться лишь без траты сил; или, если угодно, можно определить и так: это – чрезмерное стремление к вещам, стремиться к которым стоит лишь немного или вовсе не стоит; или еще: это значит дорого ценить то, что ценится дешево или вовсе не ценится.

Страсти же – это душевные порывы, предосудительные, внезапные и безудержные; от них, если они часты и запущены, начинаются болезни: так насморк, который не стал постоянным, переходит в кашель, а непрерывный и застарелый вызывает чахотку.

Сенека

– Что же выходит? Ниже него нет ступенек? Сразу же за мудрецом пропасть?

– Нет, по-моему. Те, кто идут к мудрости, остаются в числе неразумных, но далеко от них оторвались; да и между самими идущими разрывы велики. Они, по мненью некоторых, разделяются на три разряда.

Первый – это те, кто еще не овладел мудростью, но подошел к ней вплотную. Однако то, что близко, все же вне нас. – Ты спросишь, кто они такие? – Они расстались со всеми пороками и страстями; они выучили все, что надо было постичь; но их надежность еще не испытана, приобретенным благом они еще не пользуются.

Правда, они уже не могут скатиться туда, откуда бежали, – с того места, куда они добрались, сползти назад нельзя, но им самим это еще невдомек, они, как я писал в одном письме, не знают, что знают нечто. Иногда им удается воспользоваться своим благом, но не удостовериться в нем.

Некоторые так определяют разряд, о котором у нас речь: от болезней духа они уже ушли, от страстей – нет и стоят все еще на скользком месте, потому что вне опасности – только те, кто совсем избавился от злонравия; а избавляются от него только когда на его место заступит мудрость.

Второй разряд – это те, кто избавился от наибольших зол души и от страстей, но так, что безопасность ненадежна: они еще могут скатиться к прежнему.

Третий – это те, кто изжил множество тяжких пороков, но не все: скупость они прогнали, а гнев еще чувствуют; похоть их не будоражит, а честолюбие одолевает; желаний у них нет, а страх остался, или страху перед одним они стойко противятся, страху перед другим – уступают, например, смерть презирают, боли пугаются.

Сенека

Философия не отвергает дарованья, не нужно только слишком уж трудиться над словом. Пусть будет нашей высшей целью одно: говорить, как чувствуем, и жить, как говорим. Тот исполнил свое обещание, кто одинаков, слушаешь ли ты его, или смотришь.

Мы увидим, каков он, велик ли он, если только он един. Пусть наши слова приносят не удовольствие, а пользу, а если украшения красноречия даются без хлопот, если они под рукой и стоят немного, – пусть будут и они, но лишь сопутствуя вещам более прекрасным. Пусть красноречие прежде показывает их, чем себя.

Сенека