Сенека ⁵²⁴

Согласно природе наш дух должен стремиться в бескрайнюю ширь, ибо душа человека – вещь великая и благородная и не допускает, чтобы ей ставили иные, нежели богам, пределы.

Во-первых, она не согласна, чтобы родиной ее были ничтожный Эфес или тесная Александрия или другое место, еще обильней населенное и гуще застроенное. Ее граница – все то, что опоясывается последним и всеобъемлющим кругом, внутри которого лежат земли и моря, внутри которого воздух соединяет и вместе разделяет божественное и человеческое, внутри которого расставлено по местам столько божеств, чтобы каждое делало свое дело.

Во-вторых, она не принимает отпущенного ей короткого срока:

– Мне принадлежат, – говорит она, – все годы, ни один век не запрет для великого ума, и все времена доступны мысли. Когда придет последний день и разделит божественное и человеческое, перемешанные сейчас, я оставлю это тело там, где нашла его, а сама вернусь к богам. Я и теперь не чужда им, хоть и держит меня тяжкая земная темница.

Этот медлительный смертный век только пролог к лучшей и долгой жизни. Как девять месяцев прячет нас материнская утроба, приготовляя, однако, жить не в ней, а в другом месте, куда мы выходим, по-видимости способные уже дышать и существовать без внешней оболочки, так за весь срок, что простирается от младенчества до старости, мы зреем для нового рождения. Нас ждет новое проявление на свет и новый порядок вещей. А без такого промежутка нам не выдержать неба.

Сенека

Не это [(излишние умствования)] должно быть нашей целью – хитро рассуждать и низводить философию с вершин ее величия в такие теснины. Не лучше ли идти прямой и открытой дорогой, чем по доброй воле петлять и с трудом выбираться из этой путаницы? Ведь все эти прения – просто игра для тех, кто старается половчее поймать друг друга.

Сенека

Молва непременно требует слов в полный голос, признание – нет: оно может довольствоваться невысказанным суждением и быть полным не только среди молчания, но и среди порицающих криков. Я объясню в чем разница между признанием и славой: слава слагается из суждений многих, а признание – одних только добрых.

Сенека

Нужно избавиться от жажды жизни и заучить одно: безразлично, когда случится с тобою то, что все равно когда-нибудь случится. В жизни важно благо, а не долгий век; и нередко в том и благо, что он короток.

Сенека

Как избежать этих треволнений [о смерти]? Нужно одно: чтобы наша жизнь не рвалась вперед, чтобы она была сосредоточена, – ибо у кого настоящее уходит впустую, тот и зависит от будущего.

А когда я расквитался с самим собой, когда спокойный дух знает, что день и век – одно и то же, тогда он смотрит свысока на все дни и дела, которые наступят, и с громким смехом думает о череде времен. Разве страшны изменчивость и непостоянство случая, если ты заведомо спокоен перед неведомым?

Так что спеши-ка жить, мой Луцилий, и каждый день считай за целую жизнь. Кто приладился жить так, для кого каждый вечер – конец жизни, тот не знает страха. Кто живет надеждой, тот упускает ближайшее время, – а тогда на него нападают жадность и жалкий, делающий жалким все вокруг страх смерти.

Сенека

Величайший изъян жизни – вечная ее незавершенность из-за нашей привычки откладывать со дня на день. Кто каждый вечер заканчивает дело своей жизни, тому время не нужно. Между тем нужда в нем родит страх и жажду будущего, истачивающую душу. Нет ничего более жалкого, нежели сомнения в том, чем кончится наступающий день. Сколько бы и что нам ни предстояло, тревожный дух будет мучиться неизъяснимым страхом.

Сенека

Сегодня случилось то, что может случиться каждый день [смерть], – и есть ли что глупее, чем удивляться этому? Всем нам неумолимая неизбежность судеб поставила некий предел, но никто из нас не знает, близко ли он. Настроим же душу так, словно мы дошли до конца; не будем ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью.

Сенека

Мы рассчитываем, объездив чужие берега в долгом плавании, много спустя вернуться на родину, рассчитываем на позднюю награду за военную службу и лагерные труды, на управленье провинцией, на восхожденье от должности к должности – смерть же стоит рядом, а так как мы думаем о ней только по поводу чужой кончины, нам напоминают о том, что люди смертны, все новыми примерами, хоть мы и будем помнить их, только пока они перед глазами.

Сенека

Как глупо строить расчеты на весь свой век, не владея даже завтрашним днем! Какое безумство – сегодня надеяться на далекое будущее!

Я куплю, я построю, я дам взаймы и стребую, я получу эти должности, а потом, усталый и пресыщенный, проведу на покое старость.

Поверь мне, даже у счастливцев будущее неверно. Никто не должен ничего сулить себе: даже то, что мы держим, ускользает из рук, и вот этот час, уже пойманный нами, случай может оборвать. Время катится по установленному закону, но темным путем; что мне до будущего природы, которое ясно, когда мое будущее неясно?

Сенека

Каждый день, каждый час показывает нам, что мы – ничто. Все новые доказательства напоминают об этом людям, забывшим о своей бренности, и заставляют их от простирающихся на целую вечность замыслов обратиться взглядом к смерти.

Ты спросишь, к чему такое начало? – Ты ведь знал Корнелия Сенециона, римского всадника, человека блестящего и услужливого; он пробился своими силами, начав с малого, и перед ним уже открыт был пологий путь к остальному. Ибо достоинство растет скорее, чем возникает. И деньги, едва вырвавшись из бедности, долго мешкают поблизости от нее. А Сенецион подошел вплотную к богатству, к которому вели его два способствующих успеху свойства: умение приобретать и умение беречь, – а из них и одно может сделать любого богачом.

И вот этот человек, весьма воздержный и заботившийся о теле не меньше, чем об имуществе, утром по обыкновению побывал у меня, потом весь день до вечера просидел у постели безнадежно больного друга, потом весело поужинал, а вечером захворал быстротечною болезнью – перепончатой жабой, которая сдавила ем горло так, что он дышал, да и то с трудом, только до рассвета.

Так он и отошел, спустя несколько часов после того, как сделал все, что положено здоровому и крепкому. Он, пускавший деньги в оборот по морю и по суше, он, не оставлявший без внимания ни одного источника прибыли и уже подбиравшийся к откупам, был унесен из самой гущи ладившихся дел, в разгаре охоты за деньгами.

Сенека