самосовершенствование ⁸³

[Музоний] всегда настойчиво убеждал окружающих применять его учения на практике, используя такие доводы. Добродетель, говорил он, – это не только теоретическое знание, но и практика, точно так же, как медицина или музыка. Таким образом, как врач и музыкант не только должны владеть теоретической стороной своих искусств, но и упражняться в действиях согласно их принципам, так и человек, желающий стать хорошим, должен не только быть хорошо знаком с теоретическими положениями добродетели, но и должен искренне и усердно применять их.

Ведь как может человек тут же стать воздержанным, если он просто знает, что нельзя поддаваться наслаждениям, но мало пробовал противостоять наслаждениям на деле? Как он станет справедливым, если он изучил, что стоит любить равноправие, но никогда на деле не упражнялся избегать эгоизма и жадности? Как мы приобретем мужество, если мы всего лишь выучили, что вещей, которые кажутся ужасным среднему человеку, не стоит бояться, но не имеем никакого опыта в проявлении мужества перед лицом таких вещей? Как мы станем разумными, если мы установили, какие вещи являются благом, а какие злом, но никогда не практиковали презрение в отношении вещей, которые только кажутся благами?

Гай Музоний Руф

В другой раз возник вопрос о том, что больше помогает в овладении добродетели – практика или теория, где теория учит что есть правильное поведение, а практика представляет собой привычку действовать в соответствии с такой теорией. Согласно Музонию, практика представляется более действенной.

В подтверждение своего мнения он спросил одного из присутствующих: “Возьмем двух врачей. Один умеет прекрасно рассуждать об искусстве врачевания, но никогда не заботился о больных. Второй не умеет так рассуждать, но обладает большим опытом лечения пациентов в соответствии с правильной медицинской теорией. Какого ты выберешь, если заболеешь?”. Он ответил, что выберет опытного врача.

Далее Музоний продолжил: “Хорошо, возьмем, тогда, другой пример. Один человек человек много плавал и управлял многими кораблями, другой плавал очень мало и никогда не управлял. Если тот, который никогда не управлял кораблем умеет виртуозно рассуждать о методах навигации, а второй очень плохо и неубедительно, какого ты выберешь, если тебе потребуется для путешествия кормчий?” Он ответил, что выберет опытного кормчего.

И тут Музоний опять: “Возьмем двух музыкантов. Один знает музыкальную теорию и крайне убедительно рассуждает о ней, но не умеет ни петь, ни играть на арфе или лире. Другой хуже знает теорию, но хорош в игре на арфе и лире, и поет тоже хорошо. Кого из них ты наймешь музыкантом или учителем для ребенка, не знающего музыки?” Человек ответил, что выберет того, кто владеет навыком на практике.

“Хорошо. Если так, – сказал Музоний, – в вопросах умеренности и самообладания не будет ли намного лучше быть умеренным и не терять самообладания во всем что делаешь, чем уметь говорить, что это стоит делать?” Молодой человек здесь тоже согласился, что хорошо говорить о самоконтроле намного менее важно, чем практиковать самоконтроль.

Тогда Музоний, подводя итоги сказанному, спросил: “Как же, тогда, имея ввиду все эти выводы, может быть знание теории чего бы то ни было, лучше, чем умение действовать в соответствии с принципами этой теории, если мы понимаем, что практика дает возможность действовать, но теория позволяет рассуждать об этом? Теория, которая учит как стоит вести себя связана с практикой и по порядку идет первее навыка, поскольку невозможно что-либо делать хорошо без того, чтобы практика была в гармонии с теорией. Тем не менее, что касается эффективности, практика главенствует над теорией, ибо сильнее побуждает людей к действию.”

Гай Музоний Руф

– Но что же, разве нет честных людей, которые, и не обучаясь тонкостям, ускользнули от пороков и весьма преуспели, слушаясь одних лишь наставлений [без философии]?

Согласен, есть, но в них от природы были счастливые задатки, и ум их на лету ловил благотворные советы. Ведь подобно тому как бессмертные боги не учатся добродетели, наделенные всем от рождения, и благость есть часть их природы, так и некоторые люди особого дарования без долгой науки постигают все, что обычно преподается, и впитывают правила честности, едва услышав о них; эти то умы так восприимчивы к добродетели и щедры на нее. А у других, слабых и тупых или порабощенных дурной привычкой, долго надо счищать ржавчину с души.

Впрочем, преподавав основоположения философии, можно и склонных к добру быстрее поднять до вершины, и кому послабее помочь и избавить их от порочных мнений.

Сенека

Приучай себя и к тому, что тебе кажется невыполнимым. Ведь левая рука, вообще говоря, более слабая, нежели правая, повода держит сильнее, ибо к этому она приучена.

Марк Аврелий

К [вершинам человеческого счастья] приходят медленно; между тем и всякому, не достигшему совершенства, но стремящемуся к нему нужно показать, какую дорогу избрать в своих поступках. Мудрость, быть может, выберет ее и без вразумления – она ведь привела уже душу к тому, что та иначе как верным путем не двинется. А кому послабее нужен кто-нибудь идущий впереди: “Этого избегай, делай так”.

Кроме того, нельзя ждать, покуда такой человек сам узнает, что лучше всего делать, тем временем он будет блуждать, и заблужденья не допустят его прийти к тому, чтобы ни в ком не нуждаться. Значит его нужно направлять, пока он не сможет направлять себя сам. Мальчиков учат по прописям: охватив детские пальцы, чужая рука водит ими по изображению букв, потом детям велят подражать образцам, улучшая по ним почерк; так и наша душа получает пользу, обучаясь по прописям.

Сенека

Добродетель дается отчасти обучением, отчасти упражнением, – ибо нужно и учиться, и закреплять выученное делом.

Сенека

Ничто так не облагораживает душу, ничто так не возвращает на прямой путь колеблющихся и склонных к порочности, как общенье с людьми добра. Часто видеть их, часто слышать – все это постепенно проникает в сердце и обретает силу наставления. Право, даже встретить мудреца полезно: есть в великом человеке нечто такое, что и без слов действует благотворно.

Я затрудняюсь сказать тебе, откуда это действие, но понимаю, что оно есть. Как говорит Федон:

– Укус мелких тварей нечувствителен, до того тонка и обманчива их вредящая сила; место укуса вспухает, но и в опухоли не видно ранки. То же самое и общение с людьми мудрыми: ты и не заметишь, как и когда оно принесло тебе пользу, но пользу от него заметишь.

Ты спросишь, к чему это все. – Добрые наставления, как и добрые примеры, если они всегда с тобой, принесут пользу.

Сенека

Но, хотя жизнь [древних людей] была превосходна и чужда коварства, они не были мудрецами, коль скоро это имя знаменует самое высокое совершенство. Я не отрицаю, что были мужи высокого духа, так сказать, рожденные прямо от богов: ведь нет сомнения, что мир, еще не истощенный родами, производил на свет только самое лучшее. И, однако, насколько по врожденным свойствам все были и сильнее, и способнее к труду, настолько ум их не был усовершенствован. Ведь природа не дает добродетели: достичь ее – это искусство.

Они еще не искали ни золота, ни серебра, ни самоцветов в глубине земной грязи; не могло быть такого, чтобы человек убивал человека не в сердцах, не из страха, а ради зрелища. Не было еще ни пестрых одежд, ни тканого золота – его и не добывали еще.

Что же выходит? Они были невинны по неведенью; а это большая разница, не хочет человек грешить или не умеет. У них не было справедливости, не было разумности, воздержности, мужества. В их грубой жизни были некие подобья этих добродетелей, сама же добродетель остается на долю только душе наставленной, обученной, достигшей вершин благодаря неустанному упражнению. Для этого – но лишенными этого – мы и рождаемся. В лучших из нас, покуда нет образования, имеются лишь задатки добродетели, но не добродетель.

Сенека

Не все же разглагольствовать о том, каким должен быть хороший человек, пора и стать им.

Марк Аврелий

Перед тобою та [философия], чье искусство – устраивать жизнь. А все прочие искусства у нее в подчинении: ведь ей подвластна жизнь, а потому и все, что служит украшению жизни, которую она, впрочем, направляет к блаженству, ведет к нему, открывает к нему пути.

Она показывает, что беда, а что кажется бедою; избавляет души от тщеславия и дарит им стойкое величье; душу спесивую и красующуюся попусту обуздывает; не позволяет нам не знать разницы между величием и напыщенностью; дает нам постичь и природу, и себя самое.

Сенека