Сенека ⁵²⁴

Поступок не будет правильным без правильного намерения, которым поступок и порождается. И опять-таки намерение не будет правильным без правильного строя души, которым и порождается намерение. А строй души не будет наилучшим, если она не постигнет законов всей жизни, не определит, как нужно судить о каждой вещи, и не сведет ее к тому, что она есть поистине.

Сенека

Ремесленнику нет надобности исследовать свое ремесло, где его начало и каково примененье, так же как и миму – искусство танца. Если такие искусства знают сами себя, этого довольно, так как они не охватывают жизнь целиком. Добродетель есть знание и себя самой, и других вещей. Нужно выучить в ней все, чтобы выучиться ей.

Сенека

Перейдем теперь к добродетелям. Иной станет поучать, чтобы мы высоко ценили разумность, учились храбрости, любили воздержность и, если это возможно, больше всего прилежали душой справедливости. Но он ничего не добьется, если мы не знаем, что такое добродетель, одна ли она или есть их множество, существуют ли они раздельно или неразрывно связаны, обладает ли обладающий одною и всеми остальными, различаются ли они, и чем.

Сенека

Как общаться с людьми? Что нам делать? Какие давать наставления? Чтобы щадили человеческую кровь? Какая это малость – не вредить тем, кому должно приносить пользу! Великая, конечно, слава для человека – быть милосердным к другому человеку! Поучать ли нам, что тонущему надо протянуть руку, заблудившемуся – указать дорогу, с голодным поделиться хлебом?

Когда я закончу перечислять все, что следует делать и чего избегать? Ведь я могу преподать одно короткое правило о том, в чем человеческий долг:

“Все что ты видишь, в чем заключено и божественное и человеческое, – едино: мы – только члены огромного тела. Природа, из одного и того же нас сотворившая и к одному предназначившая родила нас братьями. Она вложила в нас взаимную любовь, сделала нас общительными, она установила, что правильно и справедливо, и по ее установлению несчастнее приносящий зло, чем претерпевающий, по ее велению должна быть протянута рука помощи.

Пусть будет у нас и в сердце, и на устах этот стих:

Коль скоро сам я человек, то думаю,
Что мне ничто не чуждо человеческое.

Запомним: мы родились, чтобы жить вместе. И сообщество наше подобно своду, который потому и держится, что камни не дают друг другу упасть.”

Сенека

Я думаю, ты согласишься, что нет зрелища постыднее, чем колеблющийся, нерешительный, робкий человек, пугливо одергивающий ногу. Но мы кажемся такими во всяком деле, если не избавимся от всего, что сковывает и удерживает нам душу и не дает вложить в него всего себя.

Сенека

Кто живет без цели впереди, тот всегда блуждает. А если непременно нужно поставить себе цель, то становятся необходимы и основоположения [философии].

Сенека

Кто хочет привести в должный порядок целое, тому мало убедить других в той или этой части. Марк Брут в книге, озаглавленной Περί καθήκοντος [О подобающем], дает множество наставлений и родителям, и детям, и братьям, но никто не выполнит их как должно, если не с чем будет соразмерять поступки. Так поставим перед собою цель – высшее благо, чтобы стремиться к ней изо всех сил и иметь ее в виду в каждом деле, в каждом слове – как так мореходы должны направлять свой путь по какой-нибудь звезде.

Сенека

Все будет делаться честно, если мы преданы одной лишь честности и считаем, что в делах человеческих только то и благо, что из нее проистекает. Все остальное – благо лишь на сей миг. Такое убеждение должно прочно укорениться в нас на всю нашу жизнь; его я называю основою. Каково будет убеждение, таковы и поступки, и помысли, а каковы будут они, такова и жизнь.

Сенека

Этот сидит подле больного друга, мы его одобряем: другой делает то же ради наследства – он коршун, ожидающий падали. Одно и то же может быть позорным, и честным: важно, почему и как оно делается.

Сенека

Когда Тиберию цезарю прислали краснобородку невероятных размеров (почему бы мне не сообщить ее вес и не подзадорить наших обжор? – говорят, в ней было около четырех с половиною фунтов), тот приказал отнести ее на мясной рынок и добавил: “Ну, друзья, либо я во всем ошибаюсь, либо эту рыбу купят Апиций или Публий Октавий”.

И эта его догадка исполнилась сверх всех ожиданий: оба стали тягаться за краснобородку, продаваемую цезарем, и победил Октавий, который, чтобы рыба не досталась Апицию, купил ее за пять тысяч сестерциев, чем стяжал величайшую славу среди своих. Платить такую цену было позорно только для Октавия, тот, кто послал рыбу Тиберию (впрочем, я и его бы упрекнул), просто восхищен был предметом, достойным, по его мнению, лишь цезаря.

Сенека