продолжительность жизни ⁶⁵

Как вспомнить о близком конце тем, чьи желанья не имеют конца? А ведь о нем-то нам необходимее всего размышлять, потому что подготовка к другому может оказаться и лишней.

Ты закалил дух против бедности? Богатства остались при тебе. Мы вооружились, чтобы презирать боль? А счастье здорового и не узнавшего увечий тела никогда не потребует от нас применить на деле эту добродетель. Мы убедили себя, что нужно стойко выносить тоску по утрате? Но всем, кого мы любили, фортуна продлила дни дольше наших.

И лишь готовности к одному потребует с нас день, который придет непременно.

Сенека

Что же делает нас ленивыми и бессильными? Никто из нас не думает, что когда-нибудь да придется покинуть это жилище. Так старых жильцов привычка к месту делает снисходительными и удерживает в доме, как бы плохо в нем не было.

Хочешь быть свободным наперекор этой плоти? Живи так, словно завтра переедешь! Всегда имей в виду, что рано или поздно лишишься этого жилья, – и тогда ты мужественней перенесешь неизбежность выезда.

Сенека

Раньше ты умрешь или позже – неважно, хорошо или плохо – вот что важно. А хорошо умереть – значит избежать опасности жить дурно.

Сенека

Но ведь нет сомнения, что мир никогда не тревожимый, счастливее добытого обильной кровью; нет сомненья, что больше счастью сохранять нерушимое здоровье, чем обрести его вновь после тяжких и грозящих смертью болезней благодаря терпению или иной силе. Значит, точно так же нельзя сомневаться, что радость – большее благо, чем упорная душа, терпеливая к мукам, ранам и огню.

Вот уж нет! Все случайное бывает различным, ибо изменяется пользой тех, кому случай выпал. Все блага имеют в виду одно: быть согласными с природой; достигнув этого ни все равны. Когда мы в сенате присоединяемся к чьему-нибудь мнению, нельзя сказать: этот согласен больше, тот меньше. Все согласные идут в одну сторону. То же я говорю и о добродетелях: все они согласны с природой. То же я говорю и о благах: все они согласны с природой.

Один умер в юности, другой в старости, третий – в младенчестве, едва успев увидеть жизнь; но все они были одинаково смертны, хотя жизни одних смерть позволила продлиться дольше, жизнь других оборвала в расцвете, третьих – в самом начале.

Один угас за ужином, у другого сон перешел в смерть, третьего убило совокупленье. Сравни с ними пронзенных копьем, погибших от укуса змеи, раздавленных обвалившейся кровлей или тех, у кого долгое окостенение жил отнимало член за членом. Можно сказать, кончина у них был лучше, у других хуже, но смерть у всех была смертью. Нашли они ее по-разному, а кончили все одним. Смерть не бывает больше или меньше: для всех она – конец жизни.

То же я говорю тебе и о благах: одно живет среди сплошных наслаждений, другое – среди бедствий и горестей, одно справляется с милостями фортуны, другое умеряет ее удары; но и то и другое – блага, хотя одно идет гладким путем, другое – тернистым. Ведь цель у них одна: все они – блага, все заслуживают хвалы, все сопутствуют разуму и добродетели; а добродетель равняет все, что признает своим.

Сенека

Правду говорит Сократ, что мы, как дети, устроим себе какое-нибудь чучело, размалюем его пострашнее и сами же пугаемся его. Как дети боятся пугала, ими же самими устроенного, так и мы устроили себе пугало из страданий и смерти и боимся его.

В самом деле, подумаем: что такое смерть? Подойдем поближе к этому страшилищу, рассмотрим его со вниманием, и мы увидим, что это только размалеванное пугало. Ведь необходимо же душе моей когда-нибудь разъединиться с моим телом, как и не были они соединены до моего рождения? Ведь придется же мне умереть – не сегодня, так завтра? К чему же огорчаться, когда наступает смерть?

…

А что такое страдание? Это то же детское пугало. Разбери хорошенько, в чем оно состоит. Тело наше так устроено, что оно испытывает то неприятные ощущения, то приятные. Неприятные называются страданиями. Но и неприятные и приятные ощущения окончатся с твоею смертью. Чего же бояться страданий, столь непродолжительных?

Эпиктет

И это пишу тебе я – я, так безудержно плакавший по дорогому мне Аннее Серене, что меня (вот уж чего я не хотел!) можно привести в пример как человека, побежденного горем.

Теперь я осуждаю себя за это и понимаю, что было главной причиной такого горя: я никогда не думал, что он может умереть раньше меня. Только одно было у меня перед глазами: он младше меня, и младше намного, – как будто судьба соблюдает черед!

Нам надо постоянно думать о том, что смертны и мы, и любимые нами. И мне следовало тогда сказать себе:

Мой Серен младше, – но при чем туту это? Он должен умереть позже меня, но может и раньше.

Я этого не сделал, и удал фортуны настиг меня врасплох. Теперь я думаю так: все смертны, и для смерти нет закона. Что может случиться всякий день, может случиться и сегодня. Так будем, мой Луцилий, помнить о том, что скоро сами отправимся туда, куда отправились оплаканные нами. И быть может – если правдивы разговоры мудрецов и нас ждет некое общее для всех место, – те, кого мним мы исчезнувшими, только ушли вперед.

Сенека

Так будем жадно наслаждаться обществом друзей – ведь неизвестно, долго ли еще оно будет нам доступно. Подумаем о том, как часто мы оставляли их, отправляясь в долгое странствие, как часто, живя в одном месте, не виделись с ними, – и мы поймем, что больше времени было упущено при их жизни.

А стерпишь ли ты таких, кто пренебрегал друзьями, а теперь горше всех рыдает, кто не любит их, пока не утратит? Они потому и скорбят так безудержно, что боятся, как бы кто не усомнился в их любви, и ищут поздних доказательств своего чувства.

Сенека

Нужно подготовить себя к смерти прежде, чем к жизни. У жизни всего есть вдоволь, но мы жадны к тому, что ее поддерживает: нам кажется и всегда будет казаться, будто чего-то не хватает. Довольно ли мы прожили, определяют не дни, не годы, а наши души. Я прожил, сколько нужно, милый мой Луцилий, и жду смерти сытый.

Сенека

Я стараюсь, чтобы каждый день был подобием целой жизни. Я не ловлю его, словно он последний, но смотрю на него так, что, пожалуй, он может быть и последним.

Сенека

Жив тот, кто многим приносит пользу; жив тот, кто сам себе полезен. А кто прячется и коснее в неподвижности, для того дом – словно гроб. Может хоть начертать у порога его имя на мраморе: ведь они умерли раньше смерти.

Сенека